Симона сказала: “Максим, посмотри, кто к нам пришел”. Как-то так сказала – очень радостно, светло – воскликнула, почти спела. И я вошел в ее с Сандрой комнату и увидел парня. Смущенного и крепкого. Сидел он на тахте, немножко горбился и улыбался. Мы пожали друг другу руки. Симона воскликнула: “Максим, это же Влад Галкин – Гекльберри Финн”. Финн, ну да – он самый… Те же губы и улыбка и глаза. Прическа только короче и упрямее, что ли. Финн вырос и теперь будет учиться вместе со мной на факультете художественного кино, в мастерской Владимира Ивановича Хотиненко.

- Здоров, Владик.

- Привет, Макс.

Мы не были близки, ни дружны. Всегда дружелюбно здоровались, болтали, улыбались.  Влад борол Юрку Кузина – ну в шутку, конечно же, ворочал его туда-сюда, Юрка отбивался, ехидно подшучивал над Владом. Тот налетал на Юрку, даром что был моложе лет на десять почти. Щенок и волкодав. Но и щенком и волкодавом был ты сам, Влад. Коротко стриженый, лопоухий щенок. С обаятельнейшей улыбкой.

Я уж тут грешным делом думал: случился бы в моей жизни “день сурка” и пришелся бы он на день твоей гибели. Я бы рванул в Москву, попытался бы. Я так думал и мысль эта не кажется мне нелепой. Рядом с тобой должен был кто-то быть в эти дни. Я бы тебя обнял бы, Владик.

Нет нашей общей фотографии. С другими ребятами – есть, а с тобой – нет. Не для хвастовства мне, а для правды. Чтобы посмотреть на тебя, чтобы видеть твой честный, упрямый взгляд – взгляд очень физически сильного и очень ранимого человека.

Помню, как праздновали день рождения нашего Саши Котта и его брата Володи. Собрались курсом у них дома. И – что-то случилось – Юрка Кузин ушел в обиде. И Влад вдруг вскочил и прочитал, как выпалил от сердца, разгоряченное:

Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.

А если он уходит днем,
Он все равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернем,
Пока он площадь переходит.

Немедленно его вернем,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернем
И праздник для него устроим.

Стихи Шпаликова звучали тут как-то неуместно, случай был не тот и не о том. А все же – и тот и о том. И я его так отчетливо запомнил. И эти стихи, и горячего Влада, бросающего эти строчки всем и каждому – всем нам и через годы теперешнему мне. И в этом была его жажда справедливости, честности, истины. Давай, Влад, давай все перевернем, устроим праздник, только пить не станем, помолимся тихо.

Спасибо, дорогой мой. Прости.